Сказ про купца из Ельца и про девиц из Землянска.
Темно в светлице
Темно в светлице — ночь в оконце
на небе звёздами горит,
луны ночное блестит солнце,
снег первый белизной искрит...
И я, проснувшись, в ночи слышу
неясный тихий разговор...
Снежинки падают — я вижу
их льдистых игл резной узор...
А разговор уже яснее
и всё понятней мне слова —
мурлычет кот — ночи чернее,
и сказок чудная молва
меня касается тихонько,
и я внимаю чутко ей:
там с солнцем борется презвонко
наш ветер северный — Борей,
и все сусеки отскребая,
спекла там бабка колобок,
а он, свободы возжелая,
сбежал за домика порог...
А вот Алёнушка-девица
вздохнула, радостно грустна,
и сон ей сладкий ясный снится —
она тут любушка-жена
купца с усами чуть седыми,
а рядом братик Ванечка её
играет гуслями златыми
и песни сахарно поёт...
А вот в избушке в лесу тёмном,
где тайно бродит серый волк,
живёт средь зелени привольной
баба-яга, что знает толк
в различных снадобьях, лекарствах,
и лечит травкою она
царевну в тридесятом царстве
от беспробуднейшего сна...
Мурлычет кот... Ему внимаю,
Руси всей слышится мне речь,
и снова тихо засыпаю,
чтоб сказку радостью сберечь...
(сказ ниже!!!)
Николай Веретенников
Сказ про купца из Ельца и про девиц из Землянска
Я не хочу твой сон нарушить, хочу любовь свою беречь,
Ты спишь, но сказкой в твои уши вливаю я тихонько речь:
“Ты помнишь, как жила девица, да у мосточка на Елец,
Как приходил до ней жениться какой-то молодец-купец?...
Не помнишь? Слушай внове ту чудесной сказки красоту.
Надеюсь, что не зря сказанье твоему явится вниманью.
Пусть эта сказка тебе снится, моя желанная любовь,
И потому я в ночь жар-птицей её шепчу на ушко вновь...”
* * *
“Какой был день, не помню даже, наверно, было воскресенье,
Купец товар свой вёз поклажей зимой под самое Крещенье.
Стоял мороз, светило солнце, дул ветер северный — Борей,
Девица, сидя у оконца, зевала, но умолчим пока о ней...
А тот купец был молодой и с русой в кудрях головой,
Глядел вдаль карими глазами он на лучей закатных пламя...
И конь его, играя шлеей, бежал, вытягивая шею,
Легко и споро; вдруг пред ним вскружила вьюга снега дым —
Перед купцом явился дед, он в шубу рваную одет...
Купец коня попридержал, остановился и сказал:
“Куда ты, старый, пособрался? Мороз ведь с ветром разгулялся,
А ты идёшь среди полей в шубенке худенькой своей.
Садись, тебя я подвезу туда, куда ты скажешь,
Ведь выбивает аж слезу из глаз мороз ядрёный даже...”
А дед, немного помолчав, — “Спасибо” , — ласково сказал
И сел в купеческий возок к товару красному под бок.
“Поедем мы дорогой ближней к Землянску-городу с тобой,
Там будет твой товар не лишним, продашь его за день-другой,
Ведь там под самое Крещенье гуляет ярмарка одна,
И вот, моё такое мненье, что для тебя она важна”.
Снег клубится, вьюга птицей
Впереди коня летит,
Сердце бьётся, метель вьётся,
Что-то с ветром говорит.
А на небе тьма беззвёздна,
Вечер путь свершает поздний,
Конь бежит, из под копыт
Пыль всё снежная летит...
Задремал купец на миг, … а очнулся среди поля,
В шубке худенькой стоит, и волчицей вьюга воет...
“Где товар мой?! Где старик?!” — Только снег колючий колет.
— “Позамерзнешь поневоле, тут пропав в несчастной доле!”
Зашагал купец поспешно той дорогой...Иль не той?
И прошёл сквозь вьюги снежность поворот один, другой.
Вниз дорога повела и в овраг спустилась скоро,
А в овраге дверь стоит, стоит чудно — без опоры,
Вне избы или хором — только снег один кругом!
И купец, не постучав, дверь открыл, прошёл порог
И, дивясь, про всё забыл — за порогом печь стоит,
И в ней вьётся огонёк — жарко сам собой горит...
И откуда-то ему голос слышится спокойный:
“Как зовут тебя, покойник? Надо в ведомость внести
Твоё имя, а не то головомойку поустроят бесы вмиг... ”
“Звать меня Сергей Иваныч, по фамилии — Концов,
Из потомственных купцов... Только я покойник разве?
Я и молод, и здоров, а таких пустых напраслин
Слушать вовсе не готов! Иль у чёрта ныне праздник?
Говорит со мной тут кто? Покажись, каков ты с виду?!
Никого не испужаюсь и себя не дам в обиду!”
Засмеялся голос звонко: “Ох, Серёжка, насмешил!
Тела связь с душою тонка! Вздох один — и ты без сил!
А коль хочешь жить подоле, погулять по белу свету
Разрешу в моей то воле, но реши задачу эту:
Как из круглого кольца получить вещь без конца,
Превратить ноль в бесконечность и для жизни твоей вечность,
Что течёт, не уставая, круга путь другим продляя.
Вот, держи кольцо бумажно — умных мыслей не жалей,
То решенье тебе важно отыскать бы поскорей,
А не то в журнал смертей запишу, чтоб был смирней...
Да порой на огонёк ты поглядывай, сияет
Там конечной жизни срок, как погаснет его свет
Твоей жизни больше нет, а что есть, никто не знает...”
И в ладонях у купца у Серёжки-молодца
Очутилось то колечко из бумажки из простой,
Кругом сделанная лента с двойной надписью витой.
Надпись внешняя гласила — “Жизнь”, ну а там внутри
Слово “Смерть” звучало стыло... “Ты, купец, его сотри!” —
Заискрила мысль в мозгу вдруг мгновенно у Сергея...
Тронул надпись и в тоску впал, и взгляд его тускнеет...
Глянул в печь на огонёк — тот синюшностью поблёк
И уменьшился в размерах, так что воздуха глоток
Вмиг застрял в зобу Сергея... Да себя он превозмог,
Тронул пальцем слово “Жизнь”, но сильнее свет померк,
Малой искоркой блестит — смерть с косою берёт верх!
“В чём же суть, в конце концов?” — мысль напряг Сергей Концов, —
“Эх, пока смерть не связала, разорву я то кольцо
И свяжу перекрутив:
Может, вырву смерти жало!” — так и сделал... Глянь-ка, жив!
Огонёк, сбежав из печки, искрой радужной блестит,
По колечку вкруг бежит и не гаснет, а живит —
Пробежит одну сторонку, без разрыва перейдёт
На другую, ведь поскольку Жизнь бессмертием живёт!
И встряхнул Сергей себя, глаза заспано открыл...
Кружит снег вокруг, клубясь, и торопко конь бежит.
Цел товар купца в возке, ну а дед, сомлевши, спит!
Вот приснятся же так страхи, что не сразу и поймёшь,
Что за нечисть тут во мраке тебя схватит — и помрёшь...
Поутихла мягко вьюга, ветер тучи прочь изгнал,
В небе ясным полукругом месяц ярко засиял.
Высь во звёздном вся наряде в глазах радостью поёт,
Сердце в небушко зовёт!
А дорога пред повозкой добежала к перекрёстку.
“Эй, дедок, дремать хватит! Куда делать поворот?”
“Правь направо, недалече уж землянский городок,
Верст с пяток ещё за плечи нам закинуть, дай-то бог!”
Но ночь зимняя долга — шесть часов уже, но тёмно,
Вдоль дубового леска путь-дорожка вьётся скромно...
“Глянь, земной там огонёк вдалеке блестит укромно,
Туда правь коня, продрог я в дороженьке бездомной.
Там меня лежанки печь ждёт давно”, — ведёт дед речь.
К избе скоро подкатили, ловко спрыгнул дед с возка:
“Да, с годок уж не ходили по Землянску лапти старика.
Здесь окраина Солдатской, ну а ты езжай до центру,
Есть у площади дом барский, там дают приют за малу ренту.
Там накормят и коня, и тебе хлеб-соль дадут. Понял?
У меня же, мил купец, ни овса, ни постных щец...
И спасибо, что подвёз, а то сжёг меня б мороз!
И прими, не погнушаясь, в дар колечко с бирюзой,
Пусть и медь в нём лишь простая, но оно с живой искрой!
Кто наденет то колечко, будет вечно молодой!
А красавице подаришь — значит ей твоей женой
Стать желанной и любимой, не ходи лишь счастья мимо...
Не дари кольцо чертовке, что как писанная фуфель
Любит лишь себя одну — от макушки и до туфель...
Съест она твои годочки, станешь худ и стар, как я,
А сама цветок-цветочком умчит в чуждые края...
В общем, я туда ходил и кольцо назад добыл...
Ну а ты, купец, смотри, кому зряшно не дари
Кольцо медно с бирюзой, лучше сам будь молодой... ”
“Дед, спасибо за подарок!” — отвечал купец Сергей, —
“Коль решусь жениться я, будь посаженным отцом
Ты на свадебке моей, и твоим мой станет дом,
Чтобы в холе ты дожил свой остаток бренных дней!”
Распрощались, и дорожкой вновь полозья заскрипели,
Под дугой, дрожа немножко, колокольцы зазвенели,
И везёт возок купца чрез мосточек из Ельца.
Вправо сани повернули, а у площади приют —
Барский дом, а там снуют уж туда-сюда людишки,
Знать дела спать не дают, хоть ещё и рано слишком...
Коня взяли под уздцы, распрягли, дав в торбе ему овсы,
И попоною укрыли, а купца в дом пригласили.
Чаю с мёдом наливают, речи складные ведут:
Кто таков он да откуда? и какой при нём товар?
Так и в чайных пересудах дождались небес пожар...
Заря ярко полыхает, снег блестит, искря лучами,
А купец сидит, зевая, обводя приют глазами:
Вот божница — с икон бог глядит, милостив, но строг,
Вот и печь стоит, за ней тётка бает чудный слог
Дочке барской про чертей и каких-то там попов —
Хлеба даст та ей кусок да остаточки супов.
И купец подсел поближе слушать сказку этих слов...
“Жил да был в Перлёвке поп, а до денег жуть как жаден,
Чтоб связать гречиху в сноп, он искал людей да так:
Не даст стёртый он пятак, а харчами лишь заплатит.
Да никто не подряжался... С Ендовища цыган шёл,
Да работу ту нашёл:
“Дай пшена кусочек с сальцем, то и будет хорошо!”
Счастлив поп такому сладу, дал цыгану, что просил,
И с работником своим в поле выдворил. — Те рады,
Кашу с салом заварили, наедаются и спать,
Иль в картишечки играть...
И денька так два прожили, а к косьбе не приступили.
Съели кашей всё пшено друзья с салом заодно.
И работник чешет брюхо: “На корню стоит гречиха!
С нас портки сдерёт поп мигом, розог всыплет фунтом лиха!”
“На меня ты положись, чуть подалее держись”, —
Говорит в ответ чернявый, — “Цыган я — ещё на славу!”
Заявляются в Перлёвку в дом к попу, и цыган ловко
Просит сала и пшена, мол не вся гречиха в поле
Еще скошена сполна, а харчей уж нету боле!
“Э, помногу вы едите!” — поп от жадности вскричал,
Ногой топал и ворчал... “Ну как, батюшка, хотите”, —
Ему цыган отвечал, — “Меня, грешного, простите...
Не дай, поп, пшена и сала, чтоб твоя гречиха встала!”
Так сказал и убежал, а работник близь стоял.
Поп себя по лбу да хлоп: “Все цыгане колдуны,
Что загонят словом в гроб! Иди, глянь глазком одним,
Может впрямь гречиха встала — зря ему скормил я сало...”
А работник — не дурак, чтобы битому не быть,
Надо грех свой тоже скрыть,
Съездив в поле, молвил так: “Да, гречиха внове встала,
Пуще прежнего стоит — зерно гроздями висит...”
Поп и рад стал урожаю, всю её он покосил,
Но теперь уже деньгами людям добрым заплатил”.
Засмеялася Анютка, так дочь барина все звали,
И Сергей рад прибаутке, а не то глаза б уж спали.
С кошелька достал он грошик, бабе дал за сказ пригожий.
“Как зовут тебя, сердешный? Издалёка ведь, не здешний...”
“Звать меня Сергей Концов — из елецких я купцов,
Тут привёз на распродажу товар малою поклажей,
Коль понравится опять буду гостем приезжать.”
“А меня звать можешь Анна, по отцу я Куприянна,
Но за сказочное лихо и за вдовий тяжкий труд
Чаще всё как забулдыгу Куприянихой зовут.
Ты, иди ложись, не спал, гляжу,... в часов десять разбужу,
На базар с тобой схожу, твой товар всем предложу...”
* * *
Солнце на небе сияет — и синь небушка вольна,
А купец всем предлагает ткань цветного полотна:
“Полушалки и платочки, хоть супруге, хоть для дочки!
Подходите, не робейте, с серебром медь не жалейте!
Здесь за денежку свою всю оденете семью!”
Ну а тётка Анна тоже помогает тут Сергею:
Сапоги попу предложит, попадье же бус на шею...
Ходят бабы и девицы, смотрят ткани с чудо-птицей
И с узорными цветами, да с небесными огнями...
Покупают то и это, чтоб зимой царило лето
На платках, на сарафанах чисто, ярко и румяно!
Но одна стоит в сторонке — у неё глаза в лазурь!
Что стесняется девчонка? Словно тучки сизой хмурь
Заблестит у ней слеза, затуманив синь-глаза...
Тихо молвит купцу Анна: “Что невестушка желанна?
Познакомлю тебя с нею, только будь ты сам смелее!
И то помни, что она живёт бедная одна:
Отец с матушкой в могиле уж лежат годочка три,
Так что будь ты к ней милее и попусту не кори”.
Подошла к девице Анна, мягко за руку взяла
И к прилавку привела... — “Как зовут тебя?” — “Татьяна...”
“Что ж в стороночке стояла?...” “Да, так просто... Денег мало,
Чтоб обновки покупать, что себя зазря смущать...”
“Ну, тогда возьми подарок, чтоб в душе цвёл месяц май,
Пред тобою все товары — всё что хочешь... выбирай!”
“Мне бы медное колечко с бирюзою-синевой,
Всегда жаждало сердечно перстенёк носить такой...”
Призадумался Серёжа: “Что ему теперь дороже,
Его молодость живая, иль девица молодая?”
Призадумался, сказал: “Перстенёк я тот не взял,
А оставил в той поклаже, что была не на продажу,
В барском доме, где приют я нашёл с ночлегом тут”.
Засмеялась вмиг Татьяна, колокольчик-смех звенит!
“Брать иной я дар не стану!” — купцу смело говорит.
День прошёл торговый зимний, поубавился товар,
Засинел морозный иней, в кошеле деньжат навар.
Сергей едет в барский дом, чтоб согреть себя чайком,
Ну а Анне за подмогу дал он денежек немного...
Дверь открыла не прислуга, а Анюта невзначай:
“Будь, Серёжа, милым другом и попей со мною чай!”
Принесла наливку к чаю, а в наливке зелье трав,
И Сергей, не замечая, в тот капкан дурной попав,
Стал хвалится и собой, и дорожною сумой,
И показывать колечко с камнем неба бирюзой...
“Дай-ка, я его примерю!” — говорит Анюта жарко, —
“Никогда я не поверю, что отдашь его подарком
Ты Татьяне или мне... А ты снился мне во сне,
Прошлой ночью с огоньком ты играл во сне дурном!”
“Да откуда ты то знаешь? Иль на картах ты гадаешь,
Иль как ведьма по ночам на метле средь вьюг летаешь?”
Прихихикнула Анютка: “Моё сердце очень чутко!
И не будет мне, Сергей, здесь дружка тебя милей!”
И его тотчас целует, обнимает, говорит:
“Без тебе жила, тоскуя, в жёны ты меня бери!”
И с хмельного пылу-жару тот отдал кольцо в подарок...
Так зелёное винцо подшутило над купцом...
* * *
День настал торговый новый — базар ярмарки гудит,
В голове пустой соломой хмель вчерашний всё шумит...
Подошла к купцу Татьяна, а Сергей глаза отводит,
После пьяного дурмана не узнал её он вроде...
Что ж девица постояла, а в глазах слеза блеснула,
Да и дальше зашагала, как снежинку ветром сдуло...
Быстро день прошёл в торговле, вновь убавился товар,
Как придаточек к присловью — в кошеле деньжат навар.
Сергей едет в барский дом, чтоб согреть себя вином.
Там Анюта его, встретив, в свою горницу ведёт
И наливочку при этом ему чашей подаёт...
Вновь испил её Сергей: “Ах, Анюта, нет милей
Мне твоих желанных губ! Ты прости, вчера был груб...
Будь, прошу, моей женой!” “Э, желанный мой, постой!..
Мне приснился сон такой: есть к заветному колечку
И серёжки с бирюзой, что дают любить сердечку
Очень жарко, милый мой!
Дам я чудо-сапоги — хоть куда ты в них беги,
Они сами донесут и к утру тебя вернут.
И за эту ночь, Серёжка, мне небесные серёжки
Ты как хочешь, но добудь, а не то меня забудь!”
Запечалился Сергей: “Мне винца ещё налей!”
И, испив того вина, в путь отправился без сна.
Сапоги несутся споро, и в овраг спустились скоро.
А в овраге дверь стоит, стоит чудно — без опоры,
Вне избы или хором — только снег один кругом.
Что ж знакомое местечко,... там стоит, как помню, печка,
И по витому колечку из бумажной ленты белой
Огонёк поярче свечки кружит радужно и смело...
Дверь открыл купец умело, шагнул тихо за порог,
Ну а там средь трав зелёных цветёт беленький цветок!
Голос слышится спокойный: “Что ты здесь, Сергей Концов,
Потерял — в конце концов? Иль ты сделался невольник
Чьей-то чуждой тебе силы, что стремишься в глубь могилы?”
“Нет, меня девица чутка послала сюда, Анютка,
Чтоб достал я ей серёжки с камнем неба бирюзой!”
“Что ж их дам тебе без спора, только гибельна опора,
Ты к которой прислонился, будешь этим ты седой,
Не замедлив, очень скоро”.
И серёжки с бирюзой заискрились над травой!
Их Сергей берёт, и дёру, ведь остался вновь живой!
И летит он в сапогах прямо в звёздных небесах
К землям города Землянска, опускается во двор,
Где не вьюги кружит пляска, а Анюта, остря взор,
Ждёт да ждёт гонца Серёжку, ну а с ним и те серёжки,
Что для сердца ей милей, чем наш молодец Сергей...
Серьги те он ей отдал — русый волос белым стал!
Коль всё было б по любви, злой той не было б нови...
Они в горницу идут и, целуясь, вино пьют...
Так и ноченька прошла, зорька в небе зацвела...
* * *
День пришёл торговый новый — шумно ярмарка гудит!
В голове же пустозвоном хмель полуночный гремит...
Подошла к купцу Татьяна, а Сергей глаза отводит,
Опять с винного дурмана не признал её он вроде...
Постояла, помолчала, друг сердечно не глядит,
Да и дальше зашагала, а глазах слеза блестит...
Не зря день отдан торговле! — продан весь купца товар!
Вечер кружит вьюгой внове — в кошеле деньжат навар!
Сергей едет в барский дом, чтоб согреть себя вином.
Там его Анюта, встретив, в свою горницу ведёт
И вино опять при этом ему чашей подаёт...
Вновь испил его Сергей: “Ах, Анюта, нет милей
Мне твоих желанных губ! В седине пусть вьётся чуб,
Будь моей сейчас женой!” “Э, любезный мой, постой!
Мне приснился сон такой: есть к заветному колечку
Да к серёжкам с бирюзой ожерелье-синь-колье,
И достань его ты мне! твоей будущей жене!
Дам я чудо-сапоги, хоть куда ты в них беги,
Они сами донесут и к утру тебя вернут.
И за эту ночь, мой друг Сергей, мне колье с бирюзой камней-огней
Ты как хочешь, но добудь, а не то меня забудь!”
Пригорюнился Сергей: “Мне винца ещё налей!”
И испив снова вина, в путь отправился без сна.
Сапоги несутся споро, и в овраг спустились скоро.
А в овраге дверь стоит, стоит чудно — без опоры,
Вне избы или хором — только снег один кругом.
Да, знакомое местечко... Только что за дверью той?
Отчего щемит сердечко — словно смерть там ждёт с косой...
Дверь открыл купец умело, шагнул лихо за порог,
Ну а там желтеет осень — хоть и небо ясно в просинь,
Нет зелёного листа, желтизна — как пустота...
Голос слышится спокойный: “Ты вновь здесь, Сергей Концов,
Надоел, в конце концов... Всё тебе тут что-то мнится,
Беспокойней чем синица, ты туда-сюда летаешь,
Непокоем меня маешь...
Что ты хочешь в этот раз, для земли в столь поздний час?”
“Прислала меня Анюта ей добыть иное чудо:
Колье с камнем бирюзой, что блестит небес слезой!”
“А ты знаешь ли, Сергей, каждый камушек планетой
Может стать, да и на ней жизнь взойдёт зелёным цветом
Среди ласковых морей?! Знай, держи колье, Сергей!
Отдаю его без спора, только гибельна опора
Тех тебя нелюбых губ — станешь стар ты и беззуб... ”
Взял Сергей колье, и дёру, рад — остался вновь живой!
В сапогах он мчится споро, объят воздуха волной,
К землям города Землянска, опускается во двор,
Где не вьюги кружит пляска, а Анюта остря взор,
Ждёт Сергея во дворе, ну а с ним и то колье,
Что для сердца ей милей, чем наш молодец Сергей...
То колье он ей отдал — и беззуб, и стар он стал!
Коль всё было б по любви, злой той не было б нови...
Они в горницу идут, не целуясь, вино пьют...
Он придвинулся к Анюте, ну а та серчает круто:
“Э, бесхитростный Сергей, глянь-ка в зеркало скорей,
Ты уж шамкаешь как дед, ну а я девица-цвет!”
Глянул в зерцало Серёжа, ну и впрямь в морщинах рожа,
Поредел волосьев чуб, как младенец он беззуб!
Посидел он, помолчал, головою покачал,
И из горницы долой — впряг коня в возок, домой
В город славный свой Елец возвращается купец.
Конь его, играя шлеей, бежит, вытягивая шею
Легко и споро; вдруг пред ним взметнулся снега белый дым,
Перед купцом явился дед, он в шубу рваную одет...
Купец коня попридержал, остановился и сказал:
“Куда ты, дед, вновь пособрался? Ведь ветер мёрзлый разгулялся,
А ты идёшь среди полей в шубенке худенькой своей... ”
А дед ему и отвечает: “Тебя увидеть вновь я чаял.
Поедем мы в мою избёнку, а то продрог, как собачонка!
Гляжу, ты тоже старый стал, как я,
Знать мы одной беды друзья...
Чтоб в ступе воду не толочь, знай, я пока могу помочь,
Ведь не прошло ещё недели, как бесы зубы твои съели,
А коли минет та неделя, то будешь стар на самом деле.
Теперь лишь видимость одна — сотрёт её любви волна.
Пока держись же молодцом — из плена вызволи кольцо!
Ну, вот приехали — в сарай поставь коня и сена дай,
Там его копёнка мала с дней былых ещё осталась.
Да в избу спеши скорей, заходя, мороз за дверь
Не впущай, ведь этот зверь покусачей ста чертей!”
Входит в избу гость-купец, всё знакомо тут глядит:
Печка русская стоит — огонёчек в ней горит,
Сам собою жарко вьётся как прирученное солнце!
Сели за стол, пили взвар, из купца прочь винный пар...
“А вот яблоки мочёны, на тот случай припасёны
Коли случится беда: эти вот, что все зелёны —
Коль укусишь их слегка, то повырастут рога,
А вот с этих жёлтых снова — без рогов живи здоровым!”
Слово за слово — решили, деда в бабу нарядили.
Он взял яблок кузовок, от которых растёт рог,
Да пошёл он к той Анюте, что взяла колечко-чудо...
* * *
“Ты девица молода, только бледность — твой изъян,
Сьешь-ка яблоко мочёно, щеки вспыхнут без румян!”
“Так, задаром, что ж не съесть — буду я как роза цвесть!”
Съела яблоко, зарделась, лбом косяк дверной задела,
Шишки вылезли на лоб, их она ладошкой — хлоп!
И пошли расти рога, как у кумова быка...
Ну а бабы след простыл...
“Помогите, свет не мил!” —
В голос весь вопит девица, да на мир крещенный злится...
Мать с отцом вокруг хлопочут, отпилить рога спешат,
Только зря тем мучат дочку — пилы зубьями крошат!
Ищут повсюду врачей, чтоб убрать рога скорей...
Но никто не подряжался, мир над жлобностью смеялся!
Так прошёл денёк, другой... Вся измучена тоской,
Анюта в зеркало глядит, дни и ноченьки не спит:
“Зачем молодость нужна, коль, как бык, я вся страшна?!”
Тут купец Сергей вернулся, девку глянул, ужаснулся:
“Что ж, Анюта-цвет-девица, с чёртом лишь тебе водиться.
Но избавить от рогов я готов,
Только ты верни колечко, и тогда ты станешь вновь
Жить без бычьих тех рогов!”
“Вот оно твоё колечко!” “А серёжки? А колье?
Это тоже не твое — всё обманом ты добыла,
А твоё сердечко стыло, как болотная могила!”
“Забирай, забирай! — от рогов лишь избавляй!”
“Съешь вот яблоко мочёно, то что жёлто — не зелёно”.
“Сам ты эти фрукты кушай! Мне от них ведь стало хуже!”
Надкусил Сергей слегка десной яблоко зелёно
И повыросли рога надо лбом ветвистой кроной,
Как оленьи... И тогда он кусает то что жёлто,
И рога, как срубили долотом, вмиг исчезли без следа,
Седина волос чиста...
“Ладно, верю! — подавай, да за зло меня прощай!”
Дал ей яблоко Серёжа и ушел в свой путь хороший,
Взяв кольцо, колье, серёжки — все с камнями бирюзой,
Жить оставил цвет-девицу без рогов, но с грусть-тоской...
* * *
Сергей едет путём ближним по мосту, что на Елец,
Там его чуть-чуть повыше замедляет путь купец.
У морозного оконца душа-девица сидит
И, прищурившись от солнца, вдаль на улицу глядит.
За окном купец-старик стучит в Танино окошко:
“Ты впусти меня на миг, я пред дальнею дорожкой
Тут пришёл к тебе виниться, в доброй памяти проститься...”
“Кто таков? Тебя не знаю... Я чужих не привечаю...”
“Да, конечно, я чужой”, — говорит купец седой, —
“Но, на память обо мне, возьми медное колечко
С камнем неба бирюзой!”
“Ах, спасибо! Я ль во сне? Что-то чувствует сердечко!
Ты купец ведь не простой?...
Как зовут тебя?” — “Серёжа...” — “Да глаза уж очень схожи,
Но Серёжа был моложе, ты отец его, быть может?!”
Тут Сережа повинился — быль и небыль рассказал.
Бьются два сердечка птицы, а глаза глядят в глаза.
В поцелуе сошлись губы — нежно, ласково и любо!
Все обиды позабылись, и сердца соединились,
Время сдвинулось на миг, и Сергей вновь не старик...
Дальше всё пошло чин чином, словно в сказочке былинной:
И венчание, и свадьба, и недельная гульба,
Вкусно ели, сладко пили — мне ж не выпала судьба
Погулять на свадьбе той, что ж дождусь я золотой!”
Вот и всё моё сказанье твоему явлено вниманью...
Ну, а сон твой длится-длится, в этом сне моя царица
Дарит мне свою улыбку и желанную любовь!
Луч луны, качаясь зыбко, сочиняет сказку вновь...
ЛУЧШЕ, конечно, было бы читать сказку в таком формате, но это займёт в два раза больше страниц...
Сказ про купца из Ельца...
Я не хочу твой сон нарушить,
хочу любовь свою беречь,
ты спишь, но сказкой в твои уши
вливаю я тихонько речь:
“Ты помнишь, как жила девица,
да у мосточка на Елец,
Как приходил до ней жениться
какой-то молодец-купец?...
Не помнишь? Слушай внове ту
чудесной сказки красоту.
Надеюсь, что не зря сказанье
твоему явится вниманью.
Пусть эта сказка тебе снится,
моя желанная любовь,
и потому я в ночь жар-птицей
её шепчу на ушко вновь...”
* * *
“Какой был день, не помню даже,
наверно, было воскресенье,
купец товар свой вёз поклажей
зимой под самое Крещенье.
Стоял мороз, светило солнце,
дул ветер северный — Борей,
девица, сидя у оконца,
зевала, но умолчим пока о ней...
А тот купец был молодой
и с русой в кудрях головой,
глядел вдаль карими глазами
он на лучей закатных пламя...
И конь его, играя шлеей,
бежал, вытягивая шею,
легко и споро; вдруг пред ним
вскружила вьюга снега дым —
перед купцом явился дед,
он в шубу рваную одет...
и так далее... если будет на то разрешение, то переформатирую...
С почтением, Н. Веретенников.