Илья Алексеевич Шатров ..интересные заметки ...

Давным-давно, в 30-е годы прошлого века, имя этого молодого аккордеониста было хорошо известно не только в его родной Финляндии, но и во всей Европе. Хотя Вильо Вестеринену (Viljo Vesterinen) было тогда всего лишь около тридцати лет, но он уже много раз побеждал в скандинавских конкурсах и даже удостоился неофициального звания «король аккордеона». Пик его творчества пришёлся именно на 30-е годы — чрезмерное увлечение алкоголем загубило его дальнейшую профессиональную карьеру и привело спустя годы к преждевременной смерти. Но, повторяю, в 30-е годы виртуозное владение инструментом снискало Вестеринену вполне заслуженную славу, и грампластинки с его записями выпускались огромными тиражами.

Совсем недавно мне довелось прослушать две его грамзаписи того периода времени. Две записи, два старинных вальса, чем-то неуловимым похожие друг на друга… Благородная грусть и сдержанность разительно отличают их от изящных, лёгких, искрящихся вальсовых мелодий Центральной Европы. Один из них легко угадывается уже по первому же слову его финского названия: «Mandshurian kukkuloilla» — это, конечно же, наш знаменитый вальс «На сопках Маньчжурии», написанный Ильёй Шатровым в 1906 году (пластинка Odeon А 228331, запись 1935 года). Другой же вальс был записан Вильо Вестериненом в 1938 году (пластинка Odeon А 228484), и распознать этот вальс по его финскому наименованию «Kun kesä on mennyt» («Когда кончилось лето») — лично для меня оказалось бы задачей очень даже не простой:

Вильо Вестеринен в сопровождении оркестра исполняет «Mandshurian kukkuloilla»

Вальс «Kun kesä on mennyt» звучит в исполнении Вильо Вестеринена и оркестра Dallapé

Так что же это такое, «Kun kesä on mennyt»?.. Имя композитора на этикетке грампластинки не указано, но автора этого красивого вальса можно без труда отыскать в каталогах грамзаписей: Schatrow J. A. Как, и это, выходит, тоже Шатров Илья Алексеевич? А что же это за вальс такой есть у Шатрова? И что мы вообще знаем об этом человеке?..

В двадцать шесть лет — коллежский регистратор

Это только лишь в детстве кажется, что о знаменитых людях и об их знаменитых творениях мы знаем всё или уж, если чего и не знаем, так это какие-нибудь сущие мелочи. С возрастом начинаешь с удивлением осознавать, что эти наши знания весьма приблизительны и имеют, так сказать, статистический характер: кого больше, те и «более правы». Причём, это ведь относится не к какой-то там «ерунде», а к самым выдающимся произведениям, сыгравшим в жизни нашей страны огромную роль. Например, мы и понятия не имеем, кто написал великий марш «Тоска по родине», под звуки которого уходили на фронт солдаты Первой мировой войны. До сих пор не утихают споры о том, когда появилось первое издание знаменитого авиамарша «Всё выше». Или, скажем, все мы уверены в том, что «Прощание славянки» Василия Агапкина, этот «марш тысячелетия», уже в годы Первой мировой войны пользовался громадной популярностью, но при этом не можем отыскать хотя бы малюсенького клочка его нотного текста того времени, да пусть бы даже и каких-либо упоминаний о его тогдашних многочисленных нотных изданиях или грамзаписях — а как же иначе он мог распространяться и по полковым оркестрам, и в тыловой публике, завоёвывая свою «громадную популярность»?.. Из уст в уста, что ли?..

Вот взгляните: сколько лет Илье Шатрову на снимке справа, датированном ведь совершенно однозначно: Порт-Артур, 1905 год?.. Cколько ему лет — 26 или же только 20?.. Если 26, то напрасно в 2005 году отмечали в Тамбове 120-летний юбилей автора вальса «На сопках Маньчжурии»: спустя всего четыре года нужно было бы отмечать уже 130-летний юбилей. Если же на снимке справа представлен 20-летний юноша, то не очень понятно, почему предыдущие юбилейные публикации, к 100-летию со дня рождения, делались в 1979 году…

Вопреки тому, что написано на могильном камне композитора, на этом снимке, сделанном в Порт-Артуре, Илье Шатрову всё же не 20, а 26 лет. Позади у него было не очень счастливое детство (ещё подростком он потерял отца) и Варшавский музыкальный институт, который Илья окончил в 1900 году. В Порт-Артуре он оказался в качестве капельмейстера 214-го Мокшанского пехотного полка. Солдаты и офицеры Мокшанского полка, и служивший по вольному найму Шатров вместе с ними, приняли участие в самых страшных и кровопролитных сражениях русско-японской войны. Потери в полку были громадными: к концу боёв его численность составляла менее двадцати процентов от первоначальной. Вне всякого сомнения, всё увиденное и пережитое на той войне оказало на молодого музыканта огромное влияние и наложило отпечаток на всю его дальнейшую жизнь…

Капельмейстеры в русской армии, как правило, не являлись военнослужащими, а проходили, так сказать, «по статской части». Воодушевляя солдат, музыканты часто оказывались в самых опасных местах боя и проявляли самый настоящий героизм, но и награды, и классные чины доставались им в самую последнюю очередь. Героизм героизмом, но на какой-нибудь орден нечиновные военные музыканты рассчитывать просто не могли — в лучшем случае, на медаль. Тем более примечательно, что в январе 1906 года Илья Шатров свой заслуженный орден всё же получил: орден св. Станислава 3-й степени с мечами — «за разновременные отличия против японцев». Правда, само это награждение смогло состояться только лишь после того, как Шатрова произвели в низший, 14-й, классный чин Табели о рангах, чин коллежского регистратора. Если помните, коллежским регистратором был гоголевский Хлестаков: «Добро бы было в самом деле что-нибудь путное, а то ведь елистратишка простой!» — так отзывался о нём его слуга Осип.

Теперь гражданские погоны Ильи Шатрова могла украсить одна маленькая звёздочка. Вроде как прапорщик, вроде как офицер. Но именно что «вроде»…

«Колоссальный успѣхъ!!!»

Летом того же 1906 года, всё ещё находясь под свежим и неизгладимым впечатлением от недавней маньчжурской мясорубки, новоиспечённый «елистратишка» создаёт первый вариант своего бессмертного вальса, полного такой неизбывной печали. Окончательно новый вальс будет дописан им уже в Самаре, куда Мокшанский полк перевели в сентябре 1906 года.

Изначально у вальса было другое, длинное название — «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии». Именно под этим названием вальс был вскоре впервые издан, именно под этим названием он стремительно приобрёл небывалую популярность.

По-видимому, большую роль в судьбе вальса сыграло самарское знакомство Ильи Шатрова с педагогом и композитором Оскаром Кнаубом, владельцем нотного магазина. Не исключено, что именно Кнауб, который к своим 40 годам имел уже значительный опыт в сочинении вальсов, оказал Шатрову определённую помощь в завершении его работы над «Маньчжурскими сопками». А когда в 1908 году Кнауб переехал в Москву и занялся нотоиздательством там, то основной поток многочисленных переизданий вальса Шатрова пошёл именно через него.

Так, в фондах Российской государственной библиотеки, «Ленинки», хранятся далеко не все «кнаубовские» издания «Маньчжурских сопок», но список того даже, что в библиотеке имеется, — он, право, впечатляет. «29-я тысяча, 21-е издание», «31-я тысяча, 22-е издание», «47-я тысяча, 42-е издание», «50-я тысяча, 48-е издание», «66-я тысяча, 47-е издание», «100-я тысяча», «101-я тысяча», «106-я тысяча» — читаем мы на титульных листах.

И неизменные приписки: «Большой успех!!!», «Колоссальный успех!!!» и тому подобное.

То «кнаубовское» издание, которое мы здесь условно именуем «100-я тысяча», — это переложение вальса Шатрова для пения, выполненное Яковом Пригожим, автором огромного количества всевозможных песен и романсов. Вообще, существуют и гораздо более известные тексты, положенные на музыку «Маньчжурских сопок». Стихотворный текст Я. Ф. Пригожего нам интересен как раз тем, что он в настоящее время практически неизвестен:

Хотя все сохранившиеся дореволюционные издания вальса не имеют явной датировки, но, по-видимому, издание «100-я тысяча» можно датировать 1912-м годом: на том экземпляре, который находится в Российской национальной библиотеке, проставлен штамп, нечто вроде инвентарного номера, Московского публичного и Румянцевского музея (с которого, собственно, и началась «Ленинка»), где явно указан год поступления этих нот в библиотеку — «XII–24560».

Новый вальс очень быстро стал популярен не только среди музыкантов-любителей, но также и среди обычных слушателей. Всего за несколько лет было выпущено и раскуплено большое количество грампластинок разных фирм с различными записями вальса Шатрова: и чисто оркестровыми, и в исполнении известных в то время «эстрадных» певцов и певиц (пользуюсь случаем выразить свою глубокую признательность участникам сайта Russian Records, благодаря которым мы имеем теперь возможность слушать эти редкие грамзаписи вальсов Ильи Шатрова).

«Мокшанский полк на сопках Маньчжурии»

Лет этак через пять-шесть «Мокшанский полк» из названия вальса куда-то сам собой выпал, и осталось там просто — «На сопках Маньчжурии»…

О популярности вальса говорит, например, следующая строка из рекламного объявления на последней стороне обложки «кнаубовского» издания «100-я тысяча»: «На сопках Маньчжурии» op. 3 сочин. Шатрова. (Колоссал. успех) 99 изд. (на пластинках 10-ти граммоф. общ.)». Итак, 99 изданий, пластинки 10 звукозаписывающих фирм — вот так обстояли дела с популярностью приблизительно к 1912 году.

Из газетных сообщений того времени нам теперь достоверно известно, что весной 1908 года самарская публика уже имела возможность слушать вальс в исполнении оркестра Мокшанского полка под управлением капельмейстера Шатрова. Не исключено, что вальс Шатрова звучал в Самаре также и годом ранее, в летне-осенний сезон 1907 года. Вот, например, как начиналась заметка неизвестного автора, опубликованная в газете «Голос Самары» в декабре 1910 года:

То было давно…

Вскоре по окончании русско-японской войны.

Летом я часто ходил в Струковский сад и наслаждался там дивными чарующими звуками нового вальса.

Дирижировал оркестром сам автор.

«На сопках Маньчжурии».

Этот вальс стал популярнейшим в городе, а имя автора его, г. Шатрова, не сходило с уст досужего обывателя.

— Сколько чувства! — говорили взрослые.

— Так может писать только тот, кто сам изведал все ужасы военного похода, кто осязал, так сказать, трагические для русского народа сопки.

— Ах, душка, г. Шатров! Какой талант, какая проникновенность!

Бывало, слышишь возгласы увлекающихся гимназисток.

И автор великолепного вальса не знал отбоя от поклонников его таланта.

Всегда весёлым, бодрым, жизнерадостным видели его в Самаре. […]

Огромная популярность его вальса довольно скоро создала для Ильи Шатрова определённые проблемы. Суть этих проблем хорошо отражается в новых надписях, с трудом (по вертикали) втиснутых на титульные листы очередных «кнаубовских» переизданий: «Только сочин. И. А. Шатрова (издан. О. Ф. Кнаубом) считается оригиналом. Все остальные подходящие названии и соч. разных авторов и издателей есть подделка, что преследуется законом». Это справа, а вдоль левого обреза вначале поместилась надпись не менее грозная: «Контрафакция будет строго преследоваться законом». Примерно в 1911 году это строгое обещание стало предельно конкретным: «Означенное произвед. пользуется защитой закона 20-го марта 1911 г.».

Очевидно, что вместе с популярностью вальса он становился чрезвычайно привлекательным и в коммерческом отношении. И вот здесь-то Илья Шатров проявил поистине недюжинную хватку, войдя в историю как один из самых первых в нашей стране борцов за авторские права и, как следствие, за более солидное материальное вознаграждение. Особенно перспективными в этом отношении ему, очевидно, представлялись звукозаписывающие фирмы: грампластинки стоили ещё сравнительно дорого, а количество продаж пластинок с записями «Маньчжурских сопок» непрерывно возрастало. Совершенно естественно, что фирмы эти, в свою очередь, не испытывали особого желания делиться доходами с малоизвестными авторами популярных произведений (так называемыми «авторами одного произведения») и всячески стремились поставить под вопрос даже самый факт их авторства.

Мы помним, например, историю о том, как буквально все звукозаписывающие фирмы того времени упорно называли автором марша «Тоска по родине» Франтишка Кроупу, скромного капельмейстера-чеха из Харькова — несмотря на то, что во всех нотных изданиях Ф. Кроупа неизменно указывался всего лишь в качестве аранжировщика. Что-то похожее, вероятно, происходило и вокруг вальса «На сопках Маньчжурии». Вот, скажем, передо мной этикеткагрампластинки, выпущенной обществом «Лирофон». Читаю надпись: «На сопках Манчжурии. Вальс (Грабовского). Оркестр. Rss. 183».

Да ведь и та заметка из газеты «Голос Самары», процитированная выше, была опубликована, скорее всего, не ради восхваления Шатрова, а ради вот этих нескольких строчек — со ссылкой на житомирскую газету «Волынь»:

В Москву выехал капельмейстер казанского кавалерийского полка С. В. Григорьев для восстановления своих авторских прав на популярный вальс «На сопках Маньчжурии». Плагиатором является некий г. Шатров, привлечённый г. Григорьевым к уголовной ответственности. Дело находится в зачаточной стадии у судебного следователя.

Как представляется, в 1910 и 1911 годах у Ильи Шатрова было не только огромное желание отстаивать свои права на знаменитый вальс, но также и вполне квалифицированные адвокаты: и суд против Григорьева, и другие подобные тяжбы Шатров, как нам хорошо теперь известно, выиграл. А уж после принятия мартовского закона об авторских правах он и сам перешёл в активное наступление. Газета «Волжское слово» (источник цитаты): «Автор вальса «На сопках Маньчжурии», г. Шатров возбудил иски против граммофонных фирм и музыкальных издателей, изготовлявших пластинки и ноты этого вальса без разрешения автора, вопреки закона об авторском праве».

Очевидно, что старания Ильи Шатрова и его адвокатов были далеко не безуспешны. Так, например, Шатрову удалось выиграть судебную тяжбу против довольно крупной граммофонной компании «Сирена-Рекорд»: суд обязал её выплачивать Шатрову по 15 копеек с каждой проданной ею пластинки с записью «Маньчжурских сопок» (об этом в своей книге «Наш друг — грампластинка» сообщает, в частности, известный коллекционер Анатолий Железный).

Обычно в этом месте говорят о том, что судебные победы над клеветниками и жадинами являлись для Шатрова делом чести. Быть может, однако, напористость Шатрова в его первые самарские годы была вызвана также и определёнными переменами, произошедшими тогда в его личной жизни.

«Дачные грёзы»

Помните заметку из газеты «Голос Самары»?.. Долгими летними вечерами полковой оркестр под управлением Ильи Шатрова играл в Струковском саду вальс «На сопках Маньчжурии», начинавший обретать в Самаре невиданную популярность, — вальс-воспоминание о недавно закончившейся русско-японской войне, реквием по погибшим товарищам самого автора…

Всегда весёлый, бодрый и жизнерадостный, 28-летний капельмейстер Шатров, орденоносец и герой, буквально не знал отбоя от поклонников его таланта — и, разумеется, от поклонниц: «Бывало, слышишь возгласы увлекающихся гимназисток».

Одной из таких «гимназисток» и являлась, очевидно, юная купеческая дочь Александра Шихобалова. Вот что о дальнейших событиях написано в статье «Судьба капельмейстера», опубликованной в «Российской газете» 14 марта 2003 года:

С помощью того же Кнауба Илья Алексеевич издаёт свой второй вальс «Дачные грёзы», также успешно распроданный. Его тема была навеяна любовным увлечением автора семнадцатилетней Александрой Шихобаловой, девушкой из семьи богатых самарских купцов. […]

1910 год выдался для Ильи Алексеевича Шатрова тяжёлым, полным драматических событий. 214-й Мокшанский полк был расформирован. Скоропостижно в совсем юном возрасте умерла горячо любимая Саша. Романтические надежды, светлые мечты о будущем рушились одна за другой. Трагическое душевное состояние композитора вылилось в создание философски-грустного произведения «Осень настала» на слова поэта Я. Пригожего.

О том же самом — но не более того! — говорится, например, и в статье об Илье Шатрове, опубликованной в Википедии, и в статье Александра Рябцова «К 135-летию со дня рождения Ильи Алексеевича Шатрова» — статье очень обстоятельной, опирающейся на воспоминания и на уникальные документы из личного архива Елены Фафиновой-Шатровой, двоюродной сестры композитора, прекрасно его знавшей, выросшей вместе с ним в одной семье.

Выясняется, однако, что перечисленные выше источники, рассказывая нам романтическую историю о самарской любви Шатрова, кое-что не договаривают: другие авторы (в основном, краеведы) идут здесь немного дальше и сообщают неожиданные подробности. Вот что пишет, например, Николай Антипин в сборнике «Календарь знаменательных и памятных дат. Челябинская область, 2009» (Челябинск, 2008):

В Самаре молодой капельмейстер, влюблённый в купеческую дочь Александру Шихобалову, сочинил вальс «Дачные грёзы». Новый вальс также издавался О. Ф. Кнаубом и получил популярность. Но вскоре возлюбленная Ильи Шатрова умерла. Он тяжело переживал потерю. Чувства композитора выразились в музыке вальса «Осень настала».

В 1907 г. И. А. Шатров женился на матери своей умершей любимой — вдове Е. П. Шихобаловой.

То же самое, включая даты, утверждается и в статье Г. В. Ерёмина «Мокшанский полк на сопках Маньчжурии», опубликованной в 1992 году в «Военно-историческом журнале», и в статье Вадима Карасёва «Илья Алексеевич Шатров. Композитор, капельмейстер» — на интернет-портале «Самарская губерния: история и культура».

Ну вот как ко всему этому прикажете относиться? Поневоле вспомнишь некое сатирическое стихотворение, увиденное когда-то в журнале «Крокодил»: «Девица в муках умерла, но вскоре вышла замуж»… Судите сами: в полном драматических событий 1910 году горячо любимая Саша скоропостижно умерла, и Шатров настолько тяжело переживал потерю возлюбленной, что в 1907 году женился на матери своей умершей — надо полагать, в 1910 году — любимой…

Хочу напомнить, что капельмейстер Шатров, вместе с 214-м Мокшанским полком, оказался в Самаре лишь во второй половине сентября 1906 года. И ему ещё только лишь предстояло познакомиться там с Оскаром Кнаубом, доработать с его помощью первоначальный вариант «Маньчжурских сопок» и поставить на поток «кнаубовские» издания своего вальса. На издании «31-я тысяча», в информации обо всех продаваемых О. Ф. Кнаубом нот, ещё нет никакого упоминания о вальсе «Дачные грёзы» — впервые мы видим такое упоминание лишь в издании «48-я тысяча», которое едва ли могло появиться ранее 1908 года.

Из этого следует, что в 1907 году юная Александра Шихобалова, любовь к которой — а с этим ведь согласны все источники! — подвигла Илью Шатрова на написание «Дачных грёз» и которая скончалась лишь после публикации этого вальса («новый вальс получил популярность, но вскоревозлюбленная Ильи Шатрова умерла») — в 1907 году Александра Шихобалова была ещё жива. Таким образом, в 1907 году Илья Шатров ну никак не мог жениться на вдове Е. П. Шихобаловой — «матери своей умершей любимой».

И всё же, и всё же… Дым без огня, быть может, и бывает, но только не в этом случае. Что-то за всеми этими нелепостями и недоговорками кроется. Обращает на себя внимание тот факт, что буквально все источники либо вообще обходят стороной вопрос о какой-либо семейной жизни композитора Шатрова (как, например, авторы Википедии), либо небрежно, вскользь упоминают что-нибудь вроде этого (Александр Рябцов):

После окончания гражданской войны Шатров возвратился в Самару и до лета 1929 г. он работал преподавателем музыки.

В это время в Самаре он встретился с Тоней Кузнецовой, которая в прошлом была подругой Шуры Шихобаловой. Через некоторое время Илья Алексеевич и Антонина Михайловна решили расписаться и создали семью.

— создавая впечатление, будто Илья Шатров едва ли не до 50 лет прожил холостяком…

Нет, и юная купеческая дочь Александра Шихобалова, и её смерть, и последующая женитьба на её матери, «вдове Е. П. Шихобаловой», — всё это в жизни Ильи Шатрова, несомненно, было. Несомненно также, что здесь мы нечаянно прикоснулись к некоей тщательно охраняемой тайне — тайне и самого Шатрова, и богатейшего клана знаменитых самарских купцов Шихобаловых. […]

Валентин Антонов, январь – февраль 2013 года

[…] Нет, и юная купеческая дочь Александра Шихобалова, и её смерть, и последующая женитьба на её матери, «вдове Е. П. Шихобаловой», — всё это в жизни Ильи Шатрова, несомненно, было. Несомненно также, что здесь мы нечаянно прикоснулись к некоей тщательно охраняемой тайне — тайне и самого Шатрова, и богатейшего клана знаменитых самарских купцов Шихобаловых.

Купцы первой гильдии Шихобаловы имели звания потомственных почётных граждан, они были в Самаре очень заметными фигурами и много сделали для развития города. Кроме всего прочего, Шихобаловы являлись и крупнейшими землевладельцами (источник):

Самарская губерния по масштабам купеческого землевладения занимала первое место в Европейской России. Удельный вес купцов среди землевладельцев имел тенденции к росту — 5% в 1905 г. и 41,7% в 1915 г. Крупнейшие земельные собственники купцы Шехобаловы в 1905 г. владели 161959 дес. земли, а через десять лет 169200 дес. Об Н. Шихобалове упоминает в автобиографии А. Н. Толстой: «Вся Самарская губерния отходила к земельному магнату Шихобалову, скупавшему все дворянские земли и бравшему с крестьян цены за годовую аренду, какие ему заблагорассуживалось». Крупными земельными собственниками были купцы Л. С. Аржанов, отец и сын Соколовы, которые к началу XX в. купили все земли Л. Н. Толстого в Бузулукском уезде Самарской губернии, в 1914 г. они были владельцами 16075 дес. земли.

Старейшиной разветвлённого рода Шихобаловых, принадлежавшего к самарской купеческой элите, был в начале XX века Антон Шихобалов, внук основоположника всей династии. Большую роль и в деловой, и в политической, и в культурной жизни Самары начала прошлого века играли братья Павел Иванович и Пётр Иванович Шихобаловы, внуки Емельяна Шихобалова, старшего брата упомянутого выше Антона Николаевича. Когда в 1908 году Антон Шихобалов скончался, именно Павел и Пётр «Ивановичи», представители пятого поколения купцов Шихобаловых, неформально стали во главе всего рода.

Как отыскать среди множества самарских Шихобаловых ту самую «вдову Е. П. Шихобалову», которая стала женой Ильи Шатрова?.. За какую ниточку ухватиться?.. Общим правилом и для Шихобаловых, и для других крупных купеческих «семей» были браки междинастические, что из чисто деловых соображений вполне понятно. Так что новое замужество Е. П. Шихобаловой должно было представляться в то время очевидным мезальянсом — за кого?.. за капельдинера?.. перекати-поле?.. за какого-то «елистратишку»?.. — и вызвало, вероятно, самый настоящий скандал, отголоски которого, несмотря на все усилия скандал замять, могли выйти тогда и за пределы «семьи», вызвав определённые пересуды и среди горожан.

Какие-то слухи ходят ведь в Самаре и до сих пор. Например, в рассказе об архитектурных достопримечательностях самарской улицы Венцека, бывшей Заводской, упоминается один из особняков семейства Шихобаловых и приводится такая любопытная подробность (источник):

Владельцы — младшие представители богатейшей в Самаре купеческой династии Шихобаловых, четыре брата. Видимо, по их вкусу и внесены в пластику фасада здания элементы барокко. Более Шихобаловы-младшие ничем не запомнились в истории города. Вот только вдова одного из них вышла впоследствии замуж за военного капельмейстера Шатрова — автора знаменитого вальса «На сопках Маньчжурии».

Попробуем «дёрнуть» за эту ниточку — четыре брата, младшие представители династии. Есть у Шихобаловых такие «четыре брата». О двух из них мы уже знаем — это Павел и Пётр «Ивановичи». О двух других можно прочитать, например, в 4-м томе «Историко-культурной энциклопедии Самарского края» («Персоналии Со — Я: дополнения А — Л». — Самара, Самар. Дом печати, 1995; с. 236):

Даты жизни трёх братьев хорошо известны. Старший брат, Николай Иванович (род. в 1859 году), прожил неполные 39 лет и умер в 1898 году. Павел Иванович (род. в 1870 году), депутат Самарской городской думы и собиратель знаменитой коллекции картин, умер в 1929 году. Самый младший брат, Пётр Иванович (род. в 1872 году), тоже купец 1-й гильдии и почётный потомственный гражданин (и, кажется, белогвардейский офицер в Гражданскую), в бывшем его самарском особняке проживала в самом начале Великой Отечественной войны дочь Сталина Светлана — Пётр Иванович Шихобалов умер в 1932 году.

«Иван (1866 – ?), женат на Авдотье Павловне (1871 – ?)». Я не знаю, почему вместо года смерти Ивана Ивановича, старшего брата Павла и Петра, стоит знак вопроса… Да уж не его ли «вдова», Авдотья Павловна Шихобалова, стала потом женой автора «Маньчжурских сопок»? И не её ли дочерью была Шура Шихобалова, юная возлюбленная Ильи Шатрова, — Александра Ивановна Шихобалова?..

Так, но Авдотья Павловна — это вроде бы «А. П.», а не «Е. П. Шихобалова»?.. Нет. В фондах Самарского историко-краеведческого музея сохранился вот этот любопытный документ:

Авдотья — это всего лишь просторечная форма имени Евдокия, и женой Ивана Ивановича была не Авдотья, а именно Евдокия Павловна, «Е. П. Шихобалова». Помолвка будущих супругов состоялась в конце 1887 года — стало быть, их свадьба состоялась или в том же 1887 году, чуть позже, или в начале 1888 года. В 1888 году Ивану исполнилось 22 года, его молодой жене было тогда всего лишь 17 лет. Их дочь — как мы полагаем, это и была Александра Шихобалова — могла родиться примерно в 1889 году плюс-минус несколько месяцев.

Коли так, то в 1906 и в 1907 годах, когда Илья Алексеевич Шатров переехал в Самару и близко познакомился с Александрой Шихобаловой, той действительно было всего лишь 17 лет.

Из приведённой выше цитаты мы помним, что значительно позже, в конце 20-х годов, Илья Шатров повстречал в Самаре Тоню Кузнецову, «которая в прошлом была подругой Шуры Шихобаловой». Тогда же Антонина Михайловна стала женой Ильи Шатрова. Год её рождения — тоже 1889-й. Это, впрочем, и неудивительно: где могла найти себе подругу девушка в 17 лет, да ещё и из очень богатой купеческой семьи? Легче всего в таком возрасте дружат одноклассницы — то есть, ровесницы.

Помните «Календарь знаменательных и памятных дат»?.. «В 1907 г. И. А. Шатров женился на матери своей умершей любимой — вдове Е. П. Шихобаловой». В 1907 году Илье Шатрову исполнилось 28 лет, а Евдокии Шихобаловой, той самой «матери» и «вдове», было тогда всего-навсего 36 лет…

Надо сказать, что словно бы какой-то злой рок тяготел над девушками из самарской купеческой семьи Новокрещеновых. Двумя годами раньше Евдокии (и примерно в том же самом возрасте) замуж вышла её немного более старшая сестра Антонина. Её избранником стал 21-летний купеческий сын Матвей Неклютин — троюродный брат Ивана Шихобалова, будущего мужа Евдокии. Спустя всего 10 лет, в 1896 году, Антонина Неклютина стала вдовой, и было ей тогда всего-то лет 27. Безвременная кончина Матвея Неклютина настолько сильно подействовала на его отца, знаменитого и очень успешного самарского «мэра» Н. Г. Неклютина, что тот даже подал в отставку со своего поста — к великому огорчению всех горожан.

(Во избежание возможных недоразумений: по-видимому, следует подчеркнуть, что проведённое нами отождествление «вдовы Е. П. Шихобаловой» с реально существовавшей Евдокией Павловной Шихобаловой не является чем-то совершенно бесспорным, хотя и представляется чрезвычайно правдоподобным. Мы всего лишь вычислили, но не доказали. Для доказательства нужны прямые документы: метрики, свидетельства, записи в церковных книгах, газетные вырезки, воспоминания современников и так далее. Всё это, скорее всего, можно обнаружить в самарских архивах. Быть может, местные краеведы смогут найти время и на эту работу).

Выше уже говорилось о том, что идиллическая история романтической любви, возникшей у капельмейстера Шатрова к юной купеческой дочери Александре Шихобаловой, с написаниями вальсов и прочее, несовместима с 1907 годом как датой женитьбы Ильи Шатрова на «матери своей умершей любимой, вдове Е. П. Шихобаловой» (кем бы она ни была). Либо — либо. Либо женитьба капельмейстера всё же состоялась именно в 1907 году, но никакой романтической любви к Шуре Шихобаловой не было — на эту любовь просто не остаётся времени. Либо эта любовь была, но тогда женитьба И. А. Шатрова на Е. П. Шихобаловой состоялась гораздо, гораздо позже 1907 года — думаю, не ранее 1910 года, который «выдался для Ильи Алексеевича Шатрова тяжёлым, полным драматических событий», или даже несколько позже…

На «кнаубовских» изданиях «Маньчжурских сопок» имеется пометка: «Op. 3». Это означает, что сам Илья Шатров считал этот вальс уже своим третьим по счёту сочинением. Рекламным объявлениям об издании вальса «Дачные грёзы» сопутствует пометка «Op. 5» — то есть, пятое по счёту сочинение. Об «опусах» номер 1, 2 и 4 нам ничего не известно: вероятно, композитор приписывал эти номера каким-то первоначальным наброскам двух своих вальсов…

Несмотря на то, что музыкальная тема вальса «Дачные грёзы», как нас сегодня уверяют, «была навеяна любовным увлечением автора семнадцатилетней Александрой Шихобаловой», произведение это особой жизнерадостностью не отличается:

 
Вальс Ильи Шатрова «Дачные грёзы». Исполняет оркестр общества «Экстрафон»

Чуть-чуть повеселее, чем совсем уж «похоронный» настрой вальса «На сопках Маньчжурии», но в целом… не слишком ведь весело, правда?..

Нет, 1907 год возник в биографии Ильи Шатрова всё же не случайно! Что-то там произошло в том году, что было напрямую связано с Е. П. Шихобаловой. Что-то такое, что потом можно было интерпретировать как то, что он «женился на вдове». Что это было — я не знаю. Начало их близких отношений?.. Смерть её мужа?.. Не знаю. Если же говорить об Иване Ивановиче Шихобалове, то в 1906 году, во всяком случае, он был ещё жив: его имя упоминается в «Адрес-календаре Самарской губернии» на 1907 год (на с. 80) в качестве владельца дачного участка в городской черте Самары (разрешение на печать этого справочника было получено в апреле 1907 года). В аналогичных справочниках на последующие годы (вплоть до 1916 года, исключая 1912 и 1913 годы) имя И. И. Шихобалова лично мне обнаружить не удалось…

«Когда кончилось лето»

Если помните, именно так — «Когда кончилось лето» — переводится название вальса «Kun kesä on mennyt», который столь блистательно исполнил в 1938 году финский аккордеонист Вильо Вестеринен. Теперь мы уже понимаем, что под этим названием скрывался вальс «Дачные грёзы», написанный Ильёй Шатровым примерно в 1907 или 1908 году.

Счастье влюблённых было недолгим. Александра тяжело заболела и скончалась. Похоронена в Самаре. Эта смерть потрясла И. Шатрова. Он тяжело переживал потерю. Чувства композитора выразились в музыке вальса «Осень настала», посвящённого памяти Шуры, рано ушедшей из жизни. Музыку вальса Шатров писал на слова поэта и композитора Я. Пригожего.

Так пишет Александр Рябцов в своей обстоятельной статье «К 135-летию со дня рождения Ильи Алексеевича Шатрова». Авторы Википедии кратко отмечают: «В 1910 году любимая скончалась, полк был расформирован, и в такой тяжёлой обстановке Шатров написал новое сочинение «Осень настала» на слова Я. Пригожего». Приблизительно то же самое говорится и во всех других источниках: крайне-де тяжёлый год, с полком что-то не то, любимая скончалась, всё, в общем, плохо, и Шатров пишет «философски-грустный» вальс «Осень настала» на слова Я. Пригожего, свою «лебединую песню»…

Короче говоря, биографы предлагают нам поверить в следующую картину. Подавленный сплошными неприятностями и, особенно, безвременной кончиной возлюбленной, композитор Илья Шатров обращается к Пригожему с такими вот словами: «Слушай, Яков, что-то на душе у меня муторно: Шура умерла, то да сё… Сил нет как хочется мне новый вальс написать, да вот беда: не умею я писать музыку, когда нету перед глазами какого-нибудь текста! Ты, я знаю, мастак по части всяких текстов, одних лишь романсов всяких вон уже сотни настрогал — не сочти за труд, слепи мне какой-никакой текстик подходящий, грустный… ну хоть про осень какую-нибудь, что ли!.. А уж я, как музыку-то на твой текст сочиню, так в долгу-то и не останусь, ты же меня знаешь!.. Но только что-нибудь грустное-грустное, уж больно я по умершей своей Шурочке-то тоскую — ты уж постарайся, Яков!...

И Яков постарался, написал убитому горем Шатрову текст, в котором есть, в частности, такие слова — ввиду смерти Шуры они, пожалуй, могли бы показаться композитору неделикатными:

Час расставанья Мне никогда не забыть: Клятвы, признанья, Уверенья до гроба любить…

«А что?.. — по мнению биографов, подумал тогда Шатров. — Расставанье ведь — это, как говорится, маленькая смерть. А смерть настоящая — что это, как не всего лишь временное расставание?.. Ай да Яков, чертяка!.. Философ, голова!..». И подумав так, композитор Шатров моментально сочинил на слова Пригожего… новый вальс?.. нет, не вальс: новый романс!

Ибо нет в природе никакого вальса Шатрова под названием «Осень настала», а есть романс Пригожего с таким названием, и название своё романс получил по первой строке написанного Яковом Пригожим текста. Что же касается мелодии романса, то она, действительно, является переложением «музыки И. Шатрова», произведённым всё тем же Яковом Пригожим… какой ещё «музыки»?.. да всё того же хорошо уже нам знакомого вальса Шатрова — «Дачные грёзы»!..

Романс Якова Пригожего «Осень настала» на музыку Шатрова. Мелодия романса воспроизведена по нотному изданию 1913 года (так выглядит обложка этого издания)

Осень настала, Вянут уныло листы. Всё миновало, О, любовь, о, весна, где же ты?.. Лишь очертанья Видны сквозь сумрак ночной, Рвутся рыданья, Сердце полно томящей тоской! Ах, навек угасли грёзы, И увяли цветы; В сердце осень, мрак и слёзы, Улетели прочь мечты!.. И покорно, молчаливо Я страдаю душой; День за днём идёт тоскливо Беспрерывною чредой! Помню, порою, В яркие летние дни, Дальней тропою С ней мы в парке бродили одни… Помню, как ночи С ней я вдвоём коротал, Милые очи Я в безумном восторге лобзал!

Вот на титульном листе написано: «Для пения переложение Я. Пригожего». Переложение… Но чтобы можно было написать переложение для пения, нужно, как минимум, иметь оригинал «не для пения», то есть инструментальную версию, вальс в чистом виде. А такого оригинала «не для пения», такого вальса под названием «Осень настала» — такого вальса у Шатрова нет, ни о каких изданиях такого «оригинала» никому ничего не известно! Это во-первых.

Во-вторых, само название «Осень настала» явно ведь принадлежит Пригожему — иначе бы ему пришлось «подгонять» свой стихотворный текст под уже заданное Шатровым название. Мы помним, например, что, переложив для пения вальс «На сопках Маньчжурии», Пригожий так и написал перед нотным текстом — «На сопках Маньчжурии», и при этом он добавил свой подзаголовок: «В бой за Русь!» (по первой строке припева своего стихотворного текста). Точно так же и в этом случае: «Осень настала» — это ведь первая строка куплета, ставшая уже не подзаголовком к переложению, а названием романса.

В-третьих, даже невооружённых ухом слышно, что в мелодии романса «Осень настала» широко использована мелодия вальса «Дачные грёзы» — вот именно этот вальс, именно эту «музыку И. Шатрова» Я. Ф. Пригожий и взял в качестве оригинала «не для пения».

Впрочем, послушайте сами и сравните.

Вот это — вальс «Осень настала». Как нас уверяют биографы, в его «философски-грустной» мелодии отразились, якобы, переживания Ильи Шатрова по поводу безвременной кончины его юной возлюбленной:

Романс «Осень настала» (мелодия любого из трёх его куплетов)

А вот это — вальс Шатрова «Дачные грёзы», написанный им пятью годами ранее. Как уверяют нас буквально те же самые биографы, его главная музыкальная тема была навеяна вовсе даже не смертью возлюбленной, а, напротив, — захватившим автора любовным увлечением:

Вальс «Дачные грёзы» (главная музыкальная тема)

Не думаю, что после прослушивания этих двух фрагментов кто-нибудь возьмётся отрицать, что в обоих случаях прозвучала, в сущности, одна и та же мелодия. Теперь мы можем в полной мере оценить следующий пассаж из биографической статьи о Шатрове в Википедии:

Влюбившись в молодую девушку, Александру Шихобалову, Шатров написал вальс «Дачные грёзы», который также стал пользоваться большим успехом. В 1910 году любимая скончалась, полк был расформирован, и в такой тяжёлой обстановке Шатров написал новое сочинение «Осень настала» на слова Я. Пригожего.

Да уж, действительно: сочинение получилось чрезвычайно новое… Куда уж новее…

На мой взгляд, дело обстояло следующим образом. Примерно в 1912 году композитор и поэт, автор множества романсов Я. Ф. Пригожий обратил своё внимание на те два произведения Ильи Шатрова, которые к тому времени были широко известны и по нотным изданиям, и по грамзаписям, — он обратился к вальсам «На сопках Маньчжурии» и «Дачные грёзы». Для первого вальса Пригожий сделал своё переложение с текстом «В бой за Русь!» — и, судя по штампу на том экземпляре, который хранится в фондах Ленинки, это его переложение поступило в библиотеку в том же 1912 году. На основе мелодии другого вальса Яков Пригожий написал романс «Осень настала», который поступил в библиотеку уже в 1913 году:

Фрагмент титульного листа романса «Осень настала» (переложение для двух голосов)

Для своёго романса «Осень настала» Я. Ф. Пригожий адаптировал музыкальную тему хорошо известного к тому времени вальса Ильи Шатрова «Дачные грёзы». Собственно, именно об этом и говорит пометка на титульном листе романса: «муз. И. Шатрова, для пения переложение Я. Ф. Пригожего». Между прочим, напечатанная мелким шрифтом пометка «собственность автора» — а вам не кажется, что она относится, скорее, к Якову Пригожему, а вовсе не к Илье Шатрову?..

Илья Шатров с обручальным кольцом на пальце

Всё это, конечно, интересно, но для нас во всей этой истории важно другое: не исключено, что последним произведением Шатрова, написанным в Самаре, был вальс «Дачные грёзы» (1907 или 1908 год). Никаких других произведений в Самаре он уже, по-видимому, не писал, никаких чувств в музыке он уже не выражал и никаких вальсов «памяти Шуры, рано ушедшей из жизни» он не посвящал.

Женившись на Евдокии Павловне Шихобаловой, капельмейстер Илья Шатров, по-видимому, попытался в тот период времени как-то вписаться в купеческую среду Самары — и это вполне естественно, ведь всё его детство прошло пусть и в не очень богатой, но всё же купеческой семье. В 1911 и в 1912 годах Илья Шатров весьма напористо отстаивал свои интересы в судебных процессах против самых известных звукозаписывающих компаний, а в 1913 году прервал карьеру капельмейстера — и это всё, что нам известно о его самарской жизни в тот период времени.

Что делал Илья Шатров в последующие годы, годы величайших потрясений (Первая мировая война, две революции 1917 года, Гражданская война) — об этом мы ничего, в сущности, не знаем. Биографы либо вообще «проскакивают» эти годы, переносясь сразу на два десятилетия вперёд, либо ограничиваются при описании событий того времени лишь самыми скупыми и самыми фрагментарными замечаниями:

После революции Шатров вступил в Красную армию, был капельмейстером красной кавалерийской бригады (Википедия, статья о Шатрове)

Вплоть до революционных событий 1917 года он жил в Самаре. В 1918 году композитор оказался в Сибири. Новые испытания судьбы: тиф, потом мобилизация в Красную Армию, где он, как и раньше, служил капельмейстером (Вадим Карасёв, статья «Илья Алексеевич Шатров. Композитор, капельмейстер»)

В 1918 году купец И. А. Шатров бежал от революции в Сибирь. В Новониколаевске (Новосибирск) он тяжело заболел тифом, а когда выздоровел, в городе были красные. Шатрова мобилизовали в Красную Армию (Г. В. Ерёмин, статья в «Военно-историческом журнале»)

Очевидно, до революционных событий 1917 г. композитор проживал в Самаре. В 1918 г. И. А. Шатров оказался в Сибири. В Новониколаевске (Новосибирске) он тяжело заболел тифом. После его выздоровления в 1919 году Шатрова мобилизовали в Красную Армию и назначили капельмейстером во 2-й кавалерийский полк пятой армии (Александр Рябцов, статья «К 135-летию со дня рождения Ильи Алексеевича Шатрова»)

В Первой мировой войне Илья Алексеевич Шатров ни в каком качестве участия не принимал — иначе мы бы об этом знали. В 1914 году ему исполнилось 35 лет, и никакими болезнями, которые не позволили бы ему вернуться в армию хотя бы капельмейстером, он не страдал — иначе мы бы об этом знали. Видимо, все военные годы он действительно провёл в Самаре. […]

Валентин Антонов, январь – февраль 2013 года

[…] В Первой мировой войне Илья Алексеевич Шатров ни в каком качестве участия не принимал — иначе мы бы об этом знали. В 1914 году ему исполнилось 35 лет, и никакими болезнями, которые не позволили бы ему вернуться в армию хотя бы капельмейстером, он не страдал — иначе мы бы об этом знали. Видимо, все военные годы он действительно провёл в Самаре.

Мы не имеем ни малейшего представления о том, что «купец И. А. Шатров» делал в Самаре в революционном 1917 году. Зато многие биографы согласны с тем, что в 1918 году он оказался в Сибири. Почему в Сибири, где именно в Сибири, когда именно он там оказался — ответов на эти вопросы мы не знаем. А ведь это вопросы совсем не праздные. Ведь в бурном 1918 году именно Самара несколько месяцев была самой настоящей столицей пока что ещё разрозненных антибольшевистских сил — прежде чем, в конце 1918 года, центр этих сил не переместился в Сибирь. Так получается, что Илья Шатров оказался в самой гуще событий, которые в тот год буквально потрясли Россию. И он наверняка был их свидетелем — и это по меньшей мере.

В конце мая 1918 года Чехословацкий корпус, созданный у нас для участия в войне против Германии и Австро-Венгрии, с оружием в руках выступил против большевиков. В короткий срок на огромных территориях Поволжья и Сибири Советская власть была ликвидирована. Это явилось началом широкомасштабной гражданской войны.

В начале июня 1918 года чехословаки заняли Самару. Вот фотография того времени:

Вступление чехословацких войск в Самару, 8 июня 1918 года

Смотрю на эту фотографию, и невольно закрадывается такая мысль: а ведь вполне возможно, что где-то здесь, затерявшись в толпе зевак, наблюдает за торжественным прохождением своих земляков и Ярослав Гашек, будущий автор романа о бравом солдате Швейке (Гашек был среди большевиков, защищавших тогда Самару, и ушёл из города уже после 8 июня). А капельмейстер Илья Шатров? Имел ли и он возможность оценить в тот июньский день профессиональный уровень чехословацких военных музыкантов? Кто знает…

В тот же день, 8 июня 1918 года, в Самаре было сформировано первое антибольшевистское правительство, провозгласившее себя высшей властью в России — так называемый Комитет членов Учредительного собрания (КОМУЧ). Между прочим, тогдашним самарским событиям посвящено, если помните, немало страниц романа А. Н. Толстого «Восемнадцатый год»:

Банкет давался представителями города по поводу победоносного шествия армии Учредительного собрания на север. Заняты были Симбирск и Казань. Большевики, казалось, окончательно теряли среднее Поволжье. Под Мелекесом остатки Красной конной армии, в три с половиной тысячи сабель, отчаянно пробивались из окружения. В Казани, взятой чехами с налёта, было захвачено двадцать четыре тысячи пудов золота, на сумму свыше 600 миллионов рублей, — больше половины государственного золотого запаса. Факт этот был настолько невероятен, грандиозен, что все его неисчерпаемые последствия ещё слабо усваивались умами.

Золото находилось по пути в Самару. Никто ещё определённо не накладывал на него властной руки, но чехи как будто решили предоставить его самарскому комитету членов Учредительного собрания, КОМУЧу. Самарское купечество держалось насчёт судьбы золота своей точки зрения, но пока её не высказывало. Чувства же к победителям-чехам достигли степени крайней горячности.

Банкет был многолюдный и оживлённый. Дамы самарского общества, — а среди них были такие звёзды, как Аржанова, Курлина и Шехобалова, владелицы пятиэтажных мукомольных мельниц, элеваторов, пароходных компаний и целых уездов залежного чернозёма, — дамы, блистающие бриллиантами с волоцкий орех, в туалетах если не совсем уже модных, то, во всяком случае, вывезенных в своё время из Парижа и Вены; смеющийся цветник этих дам окружал героя событий, командующего чешской армией, капитана Чечека.

«Такие звёзды, как Аржанова, Курлина и Шехобалова»… Известнейшие купеческие фамилии Самары, связанные-перевязанные между собой многочисленными брачными узами: например, Вера Аржанова была женой Павла Шихобалова, деверя Евдокии Павловны Шихобаловой — по нашему предположению, той самой «вдовы Е. П. Шихобаловой», которая вышла замуж за капельмейстера Шатрова. Так и хочется немного пофантазировать и предположить, что и сам Илья Шатров вполне мог бы ведь оказаться тогда на банкете. Мог ли? Этого мы не знаем…

«Самарское купечество держалось насчёт судьбы золота своей точки зрения, но пока её не высказывало»… КОМУЧ состоял из эсеров, он считался правительством «социалистическим» (даже флаг у него был красный, как у большевиков). Да он и являлся социалистическим по своей сути, безо всяких кавычек — по типу социалистических правительств в современных европейских демократиях. В условиях начавшейся в России гражданской войны это автоматически делало правительство КОМУЧа «слабым». И хотя КОМУЧ всю национализированную большевиками собственность сразу же вернул её прежним владельцам, хотя самарские купцы и банкиры собрали в пользу КОМУЧа около 30 миллионов рублей, но всё же они относились к нему со всё возраставшей настороженностью и потихоньку переводили сбережения в Сибирь, считавшейся местом более надёжным.

По воспоминаниям Прокопия Климушкина, который был одним из руководителей Комуча первого состава, самарский купец Константин Неклютин, председатель местной торгово-промышленной палаты, в личной беседе с ним заявил, якобы в шутку, следующее (цитируется по книге Г. З. Иоффе «Колчаковская авантюра и её крах». — М.: Мысль, 1983, с. 62):

Вы работаете на нас, разбивая большевиков, ослабляя их позиции. Но долго вы не можете удержаться у власти, вернее, революция, покатившаяся назад, неизбежно докатится до своего исходного положения, на вас она не остановится, так зачем же нам связывать себя с вами? Мы вас будем до поры до времени немного подталкивать, а когда вы своё дело сделаете, свергнете большевиков, тогда мы и вас вслед за ними спустим в ту же яму.

Константин Неклютин, который пообещал (в шутку, конечно) спустить КОМУЧ в яму вслед за большевиками — это ведь младший брат Матвея Неклютина, рано умершего мужа Антонины Павловны, родной сестры всё той же Евдокии Шихобаловой, «вдовы Е. П. Шихобаловой». Он появился на свет примерно тогда же, когда обе сестры вышли замуж. Можно сказать, что он и вырос-то у них на глазах и на руках, они нянчили его, тискали, умилялись им и даже, быть может, делали ему «козу». В 1907 году Константину Неклютину исполнилось 20 лет — как мы знаем, именно в том году, по утверждениям некоторых биографов, «вдова Е. П. Шихобалова», сестра его бывшей невестки, стала женой капельмейстера Ильи Шатрова…

Когда кончилось лето… Когда кончилось лето, наступила осень. Осень 1918 года.

Самарский социалистический эксперимент подходил к своему концу. Более или менее состоятельные граждане потянулись из Поволжья в Сибирь, на которую власть КОМУЧа не распространялась. Не потому потянулись, что в Сибири было поспокойней или посытнее, нет. «В 1918 году купец И. А. Шатров бежал от революции в Сибирь», — пишет Г. В. Ерёмин. Не совсем так. Не от «революции» состоятельные люди бежали из Поволжья в Сибирь, а в страхе перед возвращением большевиков, перед неизбежным красным террором.

В конце сентября 1918 года состоявшееся в Уфе так называемое Государственное совещание (в его работе участвовала и делегация КОМУЧа) взамен многочисленных региональных антибольшевистских правительств образовало Временное всероссийское правительство. А уже 8 октября в Самару вошли советские войска. На следующий день Временное правительство из Уфы перебралось подальше на восток, в Омск. По-видимому, к этому времени Илья Шатров уже давным-давно покинул Самару и находился где-то «в Сибири». Где именно? Мы не знаем…

Спустя ещё полтора месяца, в ночь с 17 на 18 ноября, в Омске состоялся военный переворот, Временное правительство было свергнуто, и к власти пришёл адмирал Александр Колчак, объявленный верховным правителем России.

В течение последующего года ожесточённые бои вдоль всего Транссиба, закончившиеся разгромом войск Колчака и восстановлением в Сибири Советской власти, являлись едва ли не основными событиями Гражданской войны. Где был тогда Илья Шатров и чем он занимался в то время — мы не знаем. Биографы кратко сообщают, что «в Новониколаевске (Новосибирск) он тяжело заболел тифом, а когда выздоровел, в городе были красные». Итак, Новониколаевск:

В 1917 году по официальным данным Новониколаевск насчитывал 107 тысяч жителей, в число которых вошли эвакуированные в тыл во время Первой мировой войны. Уже в августе 1919 года в городе проживало 130 тысяч человек, а к зиме 1919—1920 годов численность населения ещё более увеличилась.

Кто были эти люди? В основном — беженцы. Жители поволжских и уральских городов, эвакуированные тогда, когда белая власть ещё организовывала эвакуацию. Также туда съехались семьи и родственники военных (как уже сказано выше, Новониколаевск до взятия Омска считался тыловым городом). […]

Надо помнить, что зима 1919 года — это грандиозная вспышка тифа. От эпидемии тифа конца осени 1919 — зимы 1920 года в Сибири погибло гораздо больше людей, чем от всей карательной деятельности белых, и больше, чем погибло на фронтах Гражданской войны.

Очевидно, что тяжёлая болезнь поразила Шатрова уже в конце 1919 года. На короткое время Новониколаевск оказался тогда столицей Колчака, но Илья Шатров, борясь с тифом, знать этого, конечно, не мог. Поправился он, скорее всего, только во второй половине декабря, когда Советская власть в Новониколаевске была уже восстановлена и в городе находились части 5-й армии Восточного фронта красных.

«Убежать от революции» у Шатрова не получилось. Несмотря на то, что ему исполнилось уже 40 лет, его тут же мобилизовали в одну из частей 5-й армии — в качестве капельмейстера. После всех пережитых им в молодости ужасов русско-японской войны он вновь оказался в составе действующей армии.

Впрочем, ненадолго. Как указывает Александр Рябцов в своей обстоятельной статье «К 135-летию со дня рождения Ильи Алексеевича Шатрова», спустя год он уже демобилизовался и вскоре возвратился в Самару.

Шестьдесят шесть — а уже старший лейтенант

Мы уже привыкли к тому, что биографы Шатрова развивают порой сумасшедшую скорость и укладывают многие и многие годы жизни композитора в одну строку. Например, авторы статьи о Шатрове в Википедии о последующих двух десятилетиях сообщают следующее:

После окончания Гражданской войны до 1935 года служил в Павлограде. C 1935 по 1938 годы Шатров руководил оркестром Тамбовского кавалерийского училища, в 1938 демобилизовался и остался работать в Тамбове.

И хотя всё здесь написано вроде бы правильно, но не совсем. У неподготовленного читателя вполне может создаться впечатление, будто военный капельмейстер Илья Шатров накрепко связал свою жизнь с Красной Армией и находился в её рядах вплоть до пенсионного возраста.

Это не так. Некоторые подробности его дальнейшей жизни раскрывает Александр Рябцов:

После окончания гражданской войны Шатров возвратился в Самару, и до лета 1929 г. он работал преподавателем музыки.

В это время в Самаре он встретился с Тоней Кузнецовой, которая в прошлом была подругой Шуры Шихобаловой. Через некоторое время Илья Алексеевич и Антонина Михайловна решили расписаться и создали семью. Гражданская жизнь захватила И. Шатрова. Днём преподавал в учебном заведении музыку, а потом спешил в заводской клуб. По вечерам дирижировал любительским оркестром. Время летело…

Время летело, да. Как, почему и когда из жизни Ильи Шатрова навсегда исчезла самарская «вдова Е. П. Шихобалова» — ответа на этот вопрос мы не найдём нигде. Шатров вернулся в Самару, в тот город, с которым были связаны самые яркие и, вероятно, счастливые события его молодости и в котором он написал когда-то два своих вальса, сделавших его имя известным всей России. Теперь он снова вернулся сюда, чтобы после всех этих комучей и колчаков, после сибирских странствий, тифозных бараков и вынужденной, хоть и недолгой, военной службы жить себе тихо-мирно, преподавать в «учебном заведении» музыку, а по вечерам спешить в заводской клуб.

Время летело. В 1929 году, когда Шатрову исполнилось уже пятьдесят, когда он уже вновь был женат, когда бурные события 1919 года отодвинулись, казалось, далеко-далеко, Илья Шатров откликнулся на предложение вновь стать военным капельмейстером и вместе с Антониной Михайловной переехал на Украину, в райцентр Павлоград. Его зачислили в кавалерийский полк, но не действительную службу, а, как пишет Александр Рябцов, «по найму».

Видимо, в Павлограде композитор Шатров проявил себя с самой лучшей стороны, он получил от командира полка две благодарности с занесением в личное дело, два ценных подарка, и в 1935 году был переведён в Тамбов, возглавив там оркестр кавалерийского училища им. Первой конной армии.

По всей вероятности, в Красной Армии, в отличие от армии царской, никак нельзя было возглавлять оркестр кавалерийского училища и оставаться при этом ну совсем уж штатским человеком. И вскоре в петлицах военного мундира Ильи Шатрова заблестели три «кубика»: ему было присвоено звание «техник-интендант 1-го ранга» — вроде бы старший лейтенант, но не совсем: военнослужащий в таком звании проходил не по командному, а по военно-хозяйственному и административному составу, и никаким командиром он не назывался и называться не мог — скорее, «начальником».

Впрочем, все эти тонкости для Шатрова особого значения не имели: время летело, и уже в 1938 году он был уволен из армии по возрасту — впору было уже подумывать о праздновании его 60-го юбилея. Вопроса о том, где им с Антониной Михайловной теперь жить, не возникало. В Самару они уже не вернулись, а остались жить в Тамбове, где Шатров работал вначале в Тамбовском обществе Красного креста, а затем в школе фабрично-заводского обучения № 1. Кем он работал в обществе Красного креста — мне не известно, а школе ФЗО он трудился завхозом.

Когда началась Великая Отечественная война, Шатрову было уже 62 года. Биографические источники бодро отмечают нестареющий боевой дух ветерана:

С началом Великой Отечественной войны вновь вернулся в армию: служил капельмейстером дивизии. Неоднократно награждался (Википедия, статья о Шатрове)

В годы Великой Отечественной войны капельмейстер Шатров руководил оркестром танкового полка гвардейской механизированной дивизии (Вадим Карасёв, статья «Илья Алексеевич Шатров. Композитор, капельмейстер»)

Конечно же, это не так. Это неправда. По словам Александра Рябцова (вся совокупность тех сведений, которые он приводит в своей статье, заслуживает, на мой взгляд, наибольшего доверия), с началом войны Илья Шатров попросился было в армию, но получил решительный отказ: возраст-де уже не тот. Очевидно, что почти всю войну он провёл в Тамбове.

Очевидно также, что с течением времени скромная, хотя и ответственная должность завхоза Тамбовской школы фабрично-заводского обучения № 1 всё более и более тяготила Илью Шатрова. И вот весной 1945 года он решил ещё раз попытать счастья и получить должность военного капельмейстера. Он понимал, что едва ли не единственным препятствием в достижении этой цели может оказаться его далеко уже не молодой возраст. Каким-то образом ему удалось договориться с руководством школы ФЗО и получить характеристику, в которой он оказался «моложе» сразу на шесть лет — бумага та свидетельствовала, что Шатров не 1879-го, как он указывал до тех пор во всех своих анкетах и автобиографиях, а 1885 года рождения.

Дальнейшее оказалось делом техники: путь в армию был открыт. В 9-й гвардейской Свирской пушечной артиллерийской бригаде сочли возможным не особенно придирчиво копаться в биографии автора «Маньчжурских сопок» и охотно приняли внезапно помолодевшего композитора в свои ряды. Весной 1945 года военному капельмейстеру Илье Шатрову присвоили воинское звание «старший лейтенант». Той весной ему исполнилось 66 лет.

«Голубые ночи» тамбовских капельмейстеров

Нет никаких достоверных сведений о том, что старший лейтенант Шатров принимал какое-либо участие в боевых действиях последних двух месяцев войны. Честно говоря, я бы очень удивился, окажись это не так. Из книги Василия Степанова «Капельмейстер — Илья Шатров», изданной в Воронеже в 1978 году, можно понять, что День Победы 1945 года Шатров встретил в Воронежской области, в родных своих местах.

Время летело… Несколько послевоенных лет военный дирижёр Илья Алексеевич Шатров провёл в Закавказье. На приведённой выше фотографии он всё ещё старший лейтенант. Вообще, мы видим его в этом звании на всех фотографиях, сделанных приблизительно до августа 1947 года. Позднее ему присвоили очередное воинское звание — «капитан». Ордена Красной Звезды, что красуется на его груди, старший лейтенант Шатров был удостоен за безупречную службу, и при этом было отмечено, что он «проявил себя талантливым капельмейстером» и что он «трудится над новыми музыкальными произведениями».

Старший лейтенант И. А. Шатров — в центре справа, в фуражке. На обороте фотографии надпись:
«Часть оркестра (группа) 9 гвардейской артиллерийской Свирской дивизии. Закавказье, 1947 г.»

Единственными музыкальными произведениями, написанными до той поры композитором И. А. Шатровым, были, как мы знаем, два его вальса сорокалетней давности — знаменитый на всю страну вальс «На сопках Маньчжурии» и гораздо менее известный, но, вероятно, близкий сердцу самого композитора вальс «Дачные грёзы».

Издано было, впрочем, и ещё одно произведение, на титульном листе которого проставлена фамилия Ильи Шатрова — романс Якова Пригожего «Осень настала». Однако, мелодия этого романса, как мы убедились выше, является простым переложением мелодии «Дачных грёз», да и к появлению его, вполне вероятно, сам композитор мог иметь очень отдалённое отношение.

И вот теперь, спустя четыре десятилетия, Илья Шатров вновь обратился к произведению, созданному им в годы его такой трудной и такой счастливой молодости — к вальсу «Дачные грёзы». Широко используя мелодию этого своего старого вальса, он пишет на его основе новый свой вальс и называет его — «Голубая ночь».

По странному совпадению, точно так же — «Голубая ночь» — назвал свой вальс и Василий Агапкин, автор марша «Прощание славянки». Пожалуй, я не стану подписывать, где тут вальс Агапкина и где вальс Шатрова. Ведь вспомнив мелодию «Дачных грёз», можно без особого труда определить, который из этих двух вальсов написан Шатровым…

Две «Голубые ночи» двух капельмейстеров, почти ровесников. Их судьбы в чём-то схожи, хотя и прожили они совсем разные жизни. Автор знаменитого марша и автор не менее знаменитого вальса. Есть такое выражение — «автор одного-единственного произведения».

Два тамбовских капельмейстера, два почти ровесника. Судьба и карьера одного из них в Тамбове начиналась, жизнь другого в Тамбове — заканчивалась.

«И прошлого тени кружатся вокруг…»

Время летело… Что бы там ни говорили подправленные в 1945 году бумаги, но годы брали своё, и в 1951-м, когда капитану Шатрову исполнилось уже 72 года, он по состоянию здоровья был вынужден уйти в отставку. На прощание ему дали отменные характеристики, представили к очередному воинскому званию и определили заведовать музыкальной частью Тамбовского суворовского училища. Летом 1951 года Шатровы вернулись в Тамбов.

Несколько месяцев спустя, 2 мая 1952 года, Илья Алексеевич Шатров, автор вальса «На сопках Маньчжурии», скончался. Всего через день пришло подтверждение о присвоении ему воинского звания «майор». Его похоронили в Тамбове, на Воздвиженском кладбище…

В исполнении Михаила Вавича звучит вальс Ильи Шатрова «На сопках Маньчжурии»:

Запись сделана в Санкт-Петербурге в октябре 1910 года. Шатрову только ещё предстоял суд о защите авторских прав. Год 1911-й, год 1912-й, 1913-й, 1914-й, 1918-й и так далее — всё это ему ещё только предстояло, всё ещё было впереди…

Валентин Антонов, январь – февраль 2013 года